А жизнь течет, пока игла царапает на новенькой пластинке круг..(с)
На стареньком деревянном, пережившем несколько поколений хозяев, столике виднеется белая кружка, до половины наполненная крепким молотым кофе, источающим терпкий, слегка горьковатый аромат, вазочка с тремя-четырьмя зефирками розового цвета размером с наперстки, два зеленых натертых до блеска яблока и нелепая белая скатерть с оборками из золотых ниток. В углу стоят часы из красного дерева, мелодично отбивающие полночь. Позолоченный маятник ритмично качается из стороны в сторону, то и дело попадая на проблески луны в окне и становясь еще более ярким и блестящим. Темный стеллаж добавляет во всю обстановку старины, как и красующиеся в нем раритетные бутыли из-под вина, пива, рома и множественных алкогольных напитков. Но даже это и многое другое не так красит века и старость комнатки, как поскрипывающий, чуть подбитый временем, но не теряющий свою форму и ценность граммофон с потертой золотистой трубой пятидесятых годов, сейчас воспроизводящий хитро записанные мелодии на протертые и исцарапанные пластинки. Казалось бы, здесь, в комнате, наполненной историей и далекой от современности, должен жить пожилой человек, доживающий последние годы своей нелегкой жизни. Но если посмотреть далее, в раскачивающееся кресло-качалку явно не нового века, можно понять, на сколько ошибочно мнение о возрасте обитателя. В худых пальцах зажата темно-красная кружка с тем же кофе, что стоит на столе, тощеватые ноги прикрывают клетчатые брюки, почти в облипку к ним прилягающие. Полу-стянутый бежевый носок на покачивающейся в ритм льющейся по комнате музыке ноге, развязанный галстук на голой груди, закинутый через такую же худую, но крепкую, шею, спокойно вздымающейся, наполняя легкие воздухом, пропитанным стариной. Он весь - от кончиков пальцев ног и рук и до корней светлых волос пропитан и прошит нитями музыки, называемой джаз. Расслабленный взгляд следит за тоненькой иголочкой, царапающей на любимой пластинке новый круг, заставляя хриплый голос солиста петь снова и снова, а музыкантов - играть. Снова и снова. Музыка, беспрерывно льющаяся из древнего аппарата обволакивает все, что находится в комнате. Паутинку в углу потолка, маленького спящего паучка, расписной ковер, новенькую мягкую софу, даже то самое кресло качалку и того парня, что удовольственно опустил веки, закрыв глаза, и рисует пальцем в воздухе узоры, подчиняясь властью музыки над собой. Может, он ждет кого-то. Может, просто отдыхает. Сложно понять, но одновременно и так просто. Он слушает музыку, дышит ею, как воздухом. Она давно стала частью его жизни и с каждой мелодией в светлой голове всплывают воспоминания прошлых лет, заставляя улыбаться и иногда смеяться, хмуриться и недовольно шикать. Тот, кого Шинджи ждет - не придет к нему. Хотя, что греха таить, сейчас он ждет любого, кто позвонит в старенький хрипящий дверной звонок или, в его собственной манере, постучит в окно, сияя улыбкой или грустным выражением взгляда. Он никогда не подпевает мелодиям и песням. Его душа и мысли, тело, кровь и плоть сейчас и в такие моменты подчинены голосам и музыке, летящей из любимого позолоченного граммофона.
Dream a little dream of me....
Он точно ждет кого-то.
Dream a little dream of me....
Он точно ждет кого-то.